Марксистское учение как катахреза

	0
	1
	2
	3
	4
	5
	6
	7
	8
	9
	10
	11
	12
	13

Итак, следуя логике марксизма, новой господствующей формой собственности становится собственность на средства производства, или собственность на капитал. Капиталистический способ производства и распределения предполагает наличие свободных людей, которые могут договариваться с собственником средств производства о найме их рабочей силы и, следовательно, противостоять ему как равноправная договаривающаяся сторона. Вместе с тем эти свободные люди, в определении Маркса и Энгельса — пролетариат,⁵² которому они отводили историческую роль будущего «гегемона»⁵³ и «могильщика буржуазии», тем не менее, согласно тому же формационному подходу, ещё не могли рассматриваться и персонифицировать собой главную движущую силу общественного прогресса. На определённом историческом отрезке времени эту роль выполняет иной социальный слой — капиталисты, или собственники средств производства. Именно они обеспечивали организацию и обучение высвобождавшейся низкоквалифицированной рабочей силы из числа крепостных, создавали условия для дальнейшего развития процесса разделения труда в обществе. И этот факт вынуждены были признавать Маркс и Энгельс.

Однако, в соответствии с законами диалектики, которые, как можно согласиться с Ф. Энгельсом, «в истории господствуют над кажущейся случайностью событий, …проходя красной нитью и через историю развития человеческого мышления, постепенно доходят до сознания мыслящих людей…»,⁵⁴ капиталистический способ производства и распределения жизненных благ (как и значение в жизни общества самого процесса индустриализации, который и олицетворяет капиталистический способ производства) также неизбежно должен был устареть, прийти в противоречие с достигнутым уровнем развития производительных сил и быть заменённым новым способом производства и распределения с соответствующим общественно-политическим устройством.

Вопрос только в том, каким этот новый способ производства и новый строй может и должен быть. Представители какой формы собственности должны занять главенствующее место при новом общественном устройстве?

Основоположники марксизма представляли законы социальной диалектики таким образом, что, раз в исходной точке диалектического развития общества (первобытной общине) преобладала общая собственность и практически полностью отсутствовала частная собственность, то, соответственно, и в новом, посткапиталистическом обществе, названным ими коммунистическим, господствующую роль должна была занять общественная собственность на средства производства. Причём, согласно марксистской теории, получалось, что коммунистические производственные отношения с господством общественной формы собственности на средства производства (которую, кстати, Маркс и Энгельс теоретически различали и не смешивали с государственной собственностью) не зарождаются в рамках капиталистического общества, а начинают формироваться только после революционного переворота и захвата пролетариатом политической власти.

Карл Маркс

Фридрих Энгельс

Понятно, что здесь логика у Маркса и Энгельса вновь начинает хромать. В действительности, при таком подходе диалектические связи прерываются. Дело в том, что, во-первых, во всех ранее рассмотренных ими общественно-экономических формациях новые производственные отношения зарождались в рамках существовавших до них. Сами Маркс и Энгельс подчёркивали, что «наёмный труд, в котором скрыт уже в зародыше весь капиталистический способ производства, существует с давних времён; в единичной случайной форме мы встречаем его в течение столетий рядом с рабством», что «первые капиталисты застали… форму наёмного труда уже готовой».⁵⁵ Более того, они признавали, что до этого все политические изменения в обществе происходили вслед за изменениями в экономических формах его существования. В частности, характеризуя переход от феодализма к капитализму, Ф. Энгельс отмечал, что вслед за «громадным переворотом в экономических условиях жизни общества далеко не сразу наступило соответствующее изменение его политической структуры. Государственный строй оставался феодальным, тогда как общество становилось всё более и более буржуазным».⁵⁶ Во-вторых, каждый раз новый вид частной собственности сосуществовал вместе со старым и постепенно занимал его господствующее положение в обществе. При этом старая форма собственности полностью не уничтожалась, а лишь видоизменялась вместе с изменением её значения в жизни общества (как и роли соответствующего рода экономической деятельности в удовлетворении изменяющихся материальных и духовных потребностей членов общества), а также возможностей наиболее эффективного использования совокупной рабочей силы в рамках процесса разделения труда при том или ином уровне технологического прогресса. Так почему же при переходе капитализма в новое общественное устройство эта последовательная цепочка и взаимосвязи должны прерываться? Почему, в отличие от всего предшествующего исторического периода, не появляется и тот новый вид собственности, который обусловливает лидирующую роль соответствующих собственников в социально-экономическом развитии общества? Ведь, согласно Марксу и Энгельсу, собственность на средства производства почему-то по-прежнему должна занимать главенствующее место в новой системе производственных отношений. В данном случае тот факт, что она, по их мнению, должна стать общественной, ничего не меняет.

Вышеприведённые логические ошибки и нестыковки у теоретиков марксизма отчасти связаны с тем, что при анализе первобытной общины они «проглядели» значение частной собственности на свою рабочую силу в развитии производительных сил. Если этот вид или форму частной собственности брать в качестве отправной точки диалектического развития общественно-экономического устройства, то всё становится на свои места. Главенствующей формой собственности в обществе, которое приходит на смену капитализму, должна вновь стать частная собственность на свою рабочую силу (которая присутствовала при всех формациях и в рамках тех или иных социальных групп общества всегда играла ведущую роль).⁵⁷ Причём речь должна идти не только и не столько о рабочих или пролетариате, которые составляют лишь часть общей категории работающего населения, а обо всех собственниках своей рабочей силы, различных профессий и специальностей, занимающихся общественно полезным (т.е. признаваемым рынком или конечными потребителями) трудом. При этом частная собственность на средства производства не исчезает и не должна исчезнуть. Мелкая, крупная, совместная (в рамках акционерных обществ, паевых и инвестиционных фондов и т.п.) и даже — в ограниченных масштабах — государственная собственность на средства производства вполне могут соседствовать друг с другом. Однако роль и значение самой формы собственности на средства производства постепенно уменьшается, как и относительные размеры дохода, получаемого индивидуальными или коллективными собственниками средств производства. Не эти виды собственности, а собственность на свою рабочую силу и соответствующие группы собственников должны определять лицо будущего общества.⁵⁸ Необходимо при этом понимать, что любая форма частной или коллективной собственности являлась и является производной от собственности человека на свою рабочую силу (физические, умственные, организаторские способности и т.д.), что социально-экономическое развитие, в конечном счёте, сводится и определяется всё более полным раскрытием индивидуальных способностей и возможностей человека в процессе разделения труда.

Карл Вильгельм фон Гумбольдт

В этой связи отметим, можно сказать, пророческую мысль, высказанную ещё в конце XVIII века учёным и государственным деятелем Германии Карлом Вильгельмом фон Гумбольдтом.⁵⁹ В своем произведении «О пределах государственной деятельности» он подчеркнул, что «вся история человечества может быть рассмотрена как ряд естественных и последовательных переворотов человеческой силы; что вообще было бы, может быть, не только наиболее поучительной обработкой истории, но и указало бы тем, кто стремится влиять на людей, по какому пути они могут вести человеческую силу к совершенствованию и о каких путях им никогда не следует и думать… Тот, кто хочет взять на себя тяжёлый труд искусно связать новый порядок вещей со старым, тот никогда не должен терять из виду названную силу».⁶⁰ Заслуживает внимания и определение Гумбольдтом понятия «свобода», которое многие философы, социологи и политологи определяют как основную цель и условие человеческой деятельности. По его мнению, «свобода представляет, в сущности, только возможность неопределенно разнообразной деятельности».⁶¹

Иными словами, можно сказать, что показатель уровня свободы определяется степенью разделения труда в обществе. У самого Гумбольдта эта мысль выражена следующим образом: «…возможность высшей степени свободы необходимо требует как высшей степени образования и меньшей потребности отдельных людей действовать однообразными, скученными массами, так и большей силы и более разнообразного умственного и нравственного богатства отдельных действующих личностей».⁶²

И все эти изменения действительно происходят на практике, что подтверждает анализ развития экономики ведущих стран мира. Понятно, что во времена Маркса трудно было представить, что люди, профессионально занимающиеся, например, спортом, могут быть миллионерами (как и то, что занятие спортом вообще может быть общественно полезной профессией). Однако при научном (а не политическом) подходе общую тенденцию развития в этом направлении можно было бы предположить.⁶³ То же самое касается доходов деятелей науки, культуры, врачей, профессиональных управленцев, представителей других профессий, деятельность которых отвечает интересам социально-экономического развития общества и которые достигли своего положения благодаря физическим и умственным способностям, а не в результате обладания средствами производства, капиталом. О вышеуказанной тенденции свидетельствуют и следующие данные. В 1929 году в США 70% доходов 0,01% лиц, имевших самый высокий заработок, приходилось на формы дохода от капитала: дивиденды, проценты, рента. В 1998 году на их долю приходилось уже только 20% доходов 0,01% лиц, имевших самый высокий заработок. 80% их заработка составляли зарплата и доходы от непосредственного участия в предпринимательской деятельности.⁶⁴ Следует также отметить существенное повышение роли в деятельности компаний талантливых, творчески мыслящих управленцев, объединяющих, направляющих и удерживающих вместе рабочие коллективы, при одновременном снижении значения анонимных владельцев фирм, единственным ресурсом власти которых является их право собственности на капитал. В качестве примера расширения возможностей управляющих и квалифицированных работников по сравнению с собственниками капитала можно привести историю появления компании «Intel». Она была основана в 1968 году Г. Муром, Р. Нойсом и ещё несколькими их бывшими подчинёнными, работавшими в компании «Fairchild Semiconductors», но посчитавшими, что её руководством и собственниками игнорируются важные новые технологии.⁶⁵ Именно человеческий фактор, то, что часто называют — человеческий капитал, а не просто наличие материальных активов, всё больше определяет потенциал развития той или иной компании, а баланс власти смещается в сторону наёмных работников, т.е. собственников своей рабочей силы.⁶⁶

Значительное экономическое и политическое влияние приобрели также профессиональные союзы, объединяющие в своих рядах менее квалифицированных представителей работающего населения. Всё это означает, что капиталистическое общество действительно диалектически трансформируется в новое социально мобильное когнитивное общество, для которого в условиях современной заидеологизированности различных «измов» попробуем подобрать адекватное научное определение, не входящее в корзину известных утопических определений stop-измов. Вспоминая слова Рихарда Вагнера «пока мы не погибли, ничто не сможет нам помочь», в качестве предварительного, «пилотного», названия можно, использовать следующие дискутивные⁶⁷ варианты: «общество социальной персонализации» (социалперсонализм) или «общество социальной натурализации» (социалнатурализм).⁶⁸ Однако главное не в названии и не в самой структуре общества, а в том, что это общественное устройство обеспечивает условия и возможности дальнейшего экономического развития, расширение возможностей и свободы человека в выборе направлений использования своей «рабочей силы», процесс дальнейшего разделения труда.

И в этой связи нельзя не согласиться с Ф. Энгельсом, когда он пишет, что развитие производства «больше всего стимулируется таким способом распределения, который позволяет всем членам общества как можно более всесторонне развивать, поддерживать и проявлять свои способности».⁶⁹

Эмиль Дюркгейм

Однако, во-первых, этот тезис предполагает не усреднение способностей и возможностей всех членов общества, а именно развитие индивидуальных способностей каждого человека. Именно это повышает совокупные возможности общества в целом, потенциал его дальнейшего развития, которое и возможно только благодаря процессу разделения труда. Иначе человек не был бы общественным или социальным существом и между людьми сохранялась бы борьба всех против всех при примитивном (животном) уровне удовлетворения их потребностей.⁷⁰

Во-вторых, этот тезис не должен рассматриваться в качестве противовеса необходимости сохранения конкуренции между различными собственниками, включая собственников своей рабочей силы, как необходимого условия поступательного экономического развития. При этом значение и роль в экономическом развитии общества различных категорий собственников своей рабочей силы, представителей различных профессий и социальных групп, естественно, меняются и будут меняться. И в этом отношении монополизм профессиональных союзов (особенно, если он поддерживается политикой государства) может оказывать не менее негативное влияние на социально-экономическое развитие, чем монополизм предпринимателей. Поэтому и синонимом, и необходимым условием социально-экономического развития общества можно считать наличие рынка, понимаемого не как атрибут исключительно капиталистической системы хозяйствования, а как противоположность монополии в её различных формах, как поддержание конкуренции между производителями за удовлетворение различных и постоянно меняющихся потребностей потребителей.

Клод-Фредерик Бастия

Как справедливо заметил Ф. Бастия, если «следовать побуждениям прямой выгоды производителей — значит действовать против общества; руководствоваться же прямой выгодой потребителя — значит принимать за основу выгоду общественную».⁷¹

Однако одна из проблем в том, что рынок, или конкуренция между производителями, по крайней мере, на определённое время формирует в обществе социальные группы, которые оказываются или считают себя в проигрыше от объективных процессов научно-технического и социально-экономического развития. Эти социальные группы всегда представляют социальную базу для тех политических сил, которые заинтересованы в сохранении ранее достигнутых монополистических позиций и в государстве, и в обществе, а следовательно, являются противниками рыночной экономики и социально-экономического прогресса. Наиболее известным примером из истории является так называемое движение луддитов или движение разрушителей машин (названное по имени подмастерья Неда Лудда, разрушившего паровой ткацкий станок).⁷² В настоящее время к числу их последователей можно отнести и значительную часть так называемых антиглобалистов. Всё это подвигает к пониманию того, что для поддержания рынка от общества требуется создание определённых условий для оказания помощи тем его членам, которые неизбежно оказываются временно проигравшими в конкурентной борьбе. К числу таких условий относится формирования и поддержание необходимой системы социального страхования, снижающей уровень страха и неопределённости за свою судьбу в процессе конкуренции на рынке. Однако только системой социального страхования не обойтись. Ведь не меньшую опасность для сохранения рынка, а следовательно, поступательного процесса социально-экономического развития (по сравнению с появлением в обществе временно проигравших в результате конкуренции) представляет и та часть общества, которая временно выигрывает в процессе конкурентной борьбы. Она может оказаться заинтересованной в сохранении своих достигнутых позиций любыми средствами, в том числе посредством ограничения конкуренции. Таким образом, всегда существует опасность перерождения рынка в свою противоположность — монополию, опасность образования влиятельных олигархических групп, стремящихся сохранить свои экономические позиции за счёт подавления всех потенциальных источников конкуренции, в том числе и с помощью политической власти.

Кстати, справедливости ради, следует отметить, что представления Маркса и Энгельса о новом обществе и связанном с ним обобществлении средств производства складывались исходя не только из предполагаемой диалектической трансформации общественной формы собственности в частную и обратно — в общественную, но и из диалектики развития рынка, не упускающей из виду возможность появления монополии в результате конкуренции. «Один капиталист побивает многих капиталистов. Вместе с постоянно уменьшающимся числом магнатов капитала, которые узурпируют и монополизируют все выгоды [комбинированного общественного труда], возрастает масса нищеты, угнетения, рабства, деградации, эксплуатации… Капитал становится оковами того способа производства и обобществление труда достигает такого пункта, когда они становятся несовместимыми с их капиталистической оболочкой».⁷³ «Так же как некогда мелкое производство своим собственным развитием породило с необходимостью условия своего уничтожения, т.е. условия экспроприации мелких собственников, так точно теперь капиталистическое производство породило само материальные условия, от которых оно должно погибнуть».⁷⁴

Однако все эти формально логичные выводы свидетельствуют лишь о том, что, хотя основоположники марксизма и говорят о том, что основывают свой анализ капиталистического способа производства на понимании законов диалектики, они почему-то предпочитали не замечать очевидных фактов. Дело в том, что, хотя крупное капиталистическое производство действительно привело к разорению значительной части мелкого, ремесленного, ручного производства и заняло господствующее положение в структуре товарного производства вообще, полностью мелкие собственники не были и не могли быть уничтожены. При этом Марксу и Энгельсу следовало бы предположить, что на определённом этапе крупное производство обеспечит материальные условия не своей гибели, а условия возрождения мелкого производства, придаст новый импульс развитию частной собственности и частной инициативы, основанной на собственном труде. Именно этот процесс мы и наблюдаем на практике. Мелкий бизнес играет всё возрастающую роль в экономике всех развитых стран, но, к сожалению, не в России. Продукция ручного труда ценится значительно дороже продукции машинного производства, и спрос на продукцию ручного труда, а также на услуги не сокращается, а растёт. И в этом нет ничего удивительного. Благодаря развитию крупного производства была обеспечена возможность удовлетворения базовых, или первоочередных потребностей основной массы населения (одежда, питание, строительные материалы, инструменты и т.п.). Попутно у возрастающей части населения появилась возможность удовлетворять свои индивидуальные потребности с учётом индивидуальных особенностей. И в этих условиях мелкое производство, будучи более гибким, мобильным и ориентированным на индивидуального потребителя, вновь получило определённые преимущества и стало играть большую роль в экономической жизни общества.⁷⁵ Кроме того, гибкие современные технологии во многих секторах экономики предоставляют небольшим фирмам возможность достижения конечных целей без необходимости создания ранее необходимых специализированных производственных мощностей и ресурсов, которыми могут располагать только крупные компании. В результате существенно снижается значение фактора экономии издержек на масштабах производства.⁷⁶ Иными словами, современные технологии помогают уравнять шансы на успех у мелких и крупных фирм. Однако всё это ни в коем случае не означает того, что можно ожидать гибели крупного производства как такового.

Что касается процессов монополизации производства и капитала, то основоположники марксизма рассмотрели один из крайних вариантов. Действительно, стремление к достижению и поддержанию монопольного положения на рынке и ограничению конкуренции неизбежно связано с тем, что потребители перестают играть решающую роль и оказывать воздействие на принятие решений относительно объёма и структуры производства товаров и услуг, что, в свою очередь, ведёт к социально-экономическому застою. В принципе, монополии и монополизм можно рассматривать в качестве раковой опухоли рыночной экономики, которая имеет тенденцию разрастаться тем быстрее, чем большую поддержку монополистическим образованиям оказывает государство. Естественно, нельзя исключить и ситуацию, при которой национализация (или огосударствление) собственности отдельных монополистов действительно может иметь место и быть необходимой.⁷⁷ Прежде всего это касается так называемых естественных монополий. Характерно, что само название «естественная» предполагает невозможность или неэффективность конкурентной борьбы в данной сфере экономической деятельности. А раз так, то данное обстоятельство обусловливает необходимость национализации подобных монополий и переориентации цели их экономической деятельности — от получения прибыли к обеспечению условий успешного развития других отраслей и производств. Иными словами, функции естественных монополий должны быть сродни функциям, которые выполняет экономическая инфраструктура.⁷⁸

Проблема, правда, в том, что сам факт национализации или огосударствления монополий ещё не гарантирует указанной переориентации их деятельности, а может быть использован представителями государственных структур в собственных корыстных интересах. Отметим в этой связи широко распространённую и навязываемую обществу точку зрения о том, что государственные компании должны функционировать по «законам бизнеса» и их деятельность должна быть направлена на получение прибыли. Но ведь право на получение прибыли принадлежит собственнику компании (как собственнику средств производства и как организатору самого процесса производства). Собственником государственных компаний является государство, которое, во-первых, призвано обеспечивать реализацию коллективных (а не индивидуальных) интересов и потребностей членов общества, во-вторых, получило средства для формирования тех или иных компаний за счёт налогоплательщиков, т.е. всё тех же членов общества, которые одновременно могут являться потребителями услуг государственных компаний. В этих условиях товары и услуги указанных компаний должны, по идее, предоставляться бесплатно, поскольку они (вернее, деятельность по их созданию) предварительно уже были оплачены налогоплательщиками. Ведь никто не заявляет о том, что государственные школы должны получать прибыль, или хотя бы находиться на самоокупаемости и содержаться за счёт родителей учеников; что государственные чиновники должны не просто выполнять возложенные на них обязанности, но и дополнительно требовать с граждан и юридических лиц плату за это и приносить прибыль государству. Все понимают, что это означало бы официальное узакони-вание взяток и акциденций,⁷⁹ получение которых сейчас, по крайней мере формально, карается по закону. Почему же подобный подход не распространяется на государственные компании? Если считать, что их деятельность направлена на удовлетворение не общих, а индивидуальных потребностей членов общества, интересов отдельных потребителей (которые и должны за эти товары и услуги платить) и они действуют в конкурентной среде, то в этом случае, во-первых, они априори не должны принадлежать государству, использующему средства налогоплательщиков и предоставляющему указанным компаниям монопольные привилегии. В противном случае это неизбежно приведёт к устранению конкуренции, отрицательно скажется как на качестве предоставляемых ими товаров и услуг, так и на более высокой их стоимости для потребителей. Во-вторых, если уж без этих компаний невозможно обойтись (что в большинстве случаев маловероятно), то они либо не должны быть нацелены на получение прибыли, либо их прибыль должна в полном объёме поступать в государственный бюджет, а величина и структура их издержек жёстко контролироваться со стороны общества. Так, сметы их расходов следует ежегодно утверждать представителями законодательной власти, как и государственный бюджет или бюджеты местных органов власти. В противном случае, когда все эти вопросы отданы на откуп исполнительной власти, представители которой по своему усмотрению оставляют принадлежащую государству прибыль в распоряжении тех или иных компаний с государственным участием, существенно расширяются возможности для различного рода махинаций и манипуляций с государственными средствами (точнее, со средствами налогоплательщиков), их прямого воровства.⁸⁰ Однако в любом случае оплату потребителями-налогоплательщиками товаров и услуг государственных компаний, а тем более их прибыль следует расценивать как форму дополнительного налогообложения, средства от которого, как правило, используются без всякого контроля со стороны общества и во вред обществу.⁸¹ Таким образом, проблемы эффективного управления государственной собственностью непосредственно связаны с возможностью (вернее, невозможностью) обеспечения необходимого контроля общества за деятельностью государства и государственных структур и их монопольным положением на рынке. Подробнее на этом вопросе мы остановимся позднее. Здесь лишь заметим, что для того чтобы государство не препятствовало, а содействовало развитию рынка и экономики, необходим определённый уровень реальной (а не номинальной) демократизации власти, которая, однако, объективно стремится к своей противоположности — диктатуре. Поступательное развитие общества возможно только при условии противодействия монополистическим тенденциям как в экономике, так и в политике.

Теоретически Маркс и Энгельс при условии действительно научного (а не идеологически-политического) подхода к реализации целей своего учения, могли бы и сами сделать вывод о наличии в их теории каких-то неувязок или ошибок. Характерно, что К. Маркс, отвечая на вопрос К. Гейнцена о том, каковы должны быть пределы частной собственности, с одной стороны, и общественной — с другой, заявил, что «в каждый данный момент времени имущественные отношения общества определяются состоянием его производительных сил и что поэтому можно указать лишь общее направление общественного развития, но нельзя выработать заранее никаких точно определённых законопроектов. Уже теперь можно сказать, что обобществление труда, создаваемое новейшей промышленностью, должно привести к национализации средств производства. Но нельзя сказать, в каких пределах можно было бы осуществить эту национализацию, положим, через десять лет: это зависело бы от того, в каких взаимных отношениях оказались бы тогда мелкая и крупная промышленность, крупное землевладение и крестьянская поземельная собственность и т.п.».⁸² Этот ответ, в частности, свидетельствует о том, что реалии экономической жизни ведущих европейских стран при жизни К. Маркса не позволяли сделать вывод о достижении такого уровня монополизации производства к тому времени, который требовал бы всеобщей национализации средств производства и изменения политического строя. Мелкая собственность и собственники как в промышленности, так и в сельском хозяйстве не были полностью уничтожены, а продолжали существовать.⁸³ Таким образом, экономическое обоснование необходимости захвата политической власти пролетариатом (под руководством людей, которые к этому пролетариату не имели никакого отношения) базировалось на установлении «общего направления общественного развития», которое в свою очередь было определено классиками марксизма на основе алогичного перенесения законов диалектики на экономическую жизнь общества.