Вернуться к списку публикаций
увеличить/уменьшить шрифт
Все права на данную статью принадлежат автору. Любое воспроизведение, перепечатка, копирование, ввод в компьютерную память или иные подобные системы распространения и иные действия в отношении данной статьи полностью или частично производятся только с разрешения автора, за исключением случаев цитирования в объёме, оправданном целью цитирования, или иных способов использования, допускаемых применимым законодательством. Любое разрешённое использование допускается с обязательным указанием названия статьи, её автора и адреса статьи в Интернете. Запросы на приобретение или частичное воспроизведение данной статьи присылайте на адрес электронной почты: .

Владимир Мартыненко, доктор политических наук, профессор

Ахиллесова пята социально-экономической системы России

ТЕКСТ ВЫСТУПЛЕНИЯ НА XVII ЭКОНОМИЧЕСКОМ ФОРУМЕ
(Крыница-Здруй, 5–8 сентября 2007 г.)
напечатан в журнале Наука. Культура. Общество., № 4, 2007, стр. 127–138

Рупь — не деньги, рупь — бумажка,
Экономить — тяжкий грех.
Ах, душа моя тельняшка —
В сорок полос, семь прорех!
В. Высоцкий

Мне бы хотелось начать свой доклад, который я назвал «Ахиллесова пята социально-экономической системы России» цитатами из статьи Джона Мейнарда Кейнса «Взгляд на Россию», написанной им под впечатлением от посещения в 1925 году, в самый расцвет НЭПа, Советского Союза. 1  Понятно, что ему, как и всем иностранцам, попытались показать витрину достижений нового строя. Но представший взору ученого социальный пейзаж, который многие и сегодня рисуют как наиболее благоприятный фрагмент социально-экономического развития СССР, (пейзаж, сменившийся, как известно, дикими картинами тоталитаризма и кровавой панорамой ГУЛага), и тогда выглядел достаточно тревожным. Если для власти современная ситуация в России, как и в 1925 году, предстает в, так сказать, бутылочном цвете, то для вдумчивого социолога, экономиста и даже политолога она не столь радужная; научному мышлению открываются далекие от безудержного оптимизма перспективы развития российского общества.

Итак, первая цитата (её, кстати, можно было бы взять в качестве эпиграфа для общей темы нашей дискуссии) звучит следующим образом: «Быть здравомыслящим в суждениях о России чрезвычайно трудно». 2  Мысль, конечно, не новая, но и не потерявшая своей актуальности и сегодня. Столь же злободневным оказывается и следующее критическое замечание известного английского экономиста, которое относилось к обстоятельствам извлечения доходов представителями бизнеса. По мнению Кейнса, система налогообложения, способы оценки дохода и иные предписания загоняли их в немыслимые условия. Так что для советского среднего класса не существовало «других возможностей получить большие доходы, помимо тех, которые связаны с определенной долей риска, сопряженного с повсеместными взятками и хищениями…». 3  Негативные последствия столь рискованной практики данной аудитории, я думаю, объяснять не нужно.

Наконец, третье замечание Кейнса, на которое хотелось бы обратить ваше внимание, непосредственно относится к смысловым структурам, составляющим каркас любого общества и потому определяющим границы социальной территории будущего России, перспективы ее экономического освоения. Кейнс отметил: «Народ в России весьма жаден на деньги…, по крайней мере он столь же жаден, как и все остальные народы. Но умение делать деньги и хранить их, как это принято у нас, не входит в жизненные расчеты разумного человека, который приемлет советские законы. А общество, где такое отношение к деньгам хотя бы в какой-то мере справедливо, — довольно настораживающее нововведение». 4  Если с учетом сегодняшнего знания истории, последовавшей за периодом, описанным Кейнсом, перевести его суждения на сухой экономический язык, то получится следующий вывод. Отмеченное Кейнсом отношение советского общества к деньгам, близкое к понятию «денежный нигилизм», свидетельствует о том, что использовавшиеся в нем формы денег практически не выполняли свою функцию средства сбережения. Такая ситуация негативно сказывается на выполнении деньгами всех остальных своих функций, отражая историческую неопределенность, слабый уровень социальной интеграции и отсутствие стабильности в обществе. При невыполнении или недостаточно эффективном выполнении деньгами своих функций перспективы социально-экономической системы, в рамках которой они используются, оказываются достаточно туманными.

Сегодня нет недостатка в рассуждениях о важности «снятия» российской экономики с «нефтяной иглы» и ее диверсификации, об обеспечении научно-технического прогресса и расширении малого предпринимательства, о повышении социальной составляющей в деятельности российского бизнеса и «врачевании» коррупции. Однако, не случайно, «воз и ныне там».

ГРУЗ ПРОШЛОГО
Пусть сказки
принадлежат детям!

Такое состояние во многом обусловлено не только политическими обстоятельствами, оно является следствием реализации тех теоретических установок, которые образуют каркас современной государственной жизни в России. Эти установки дают о себе знать и в идеологии денежной политики, строящейся на одномерных, линейных трактовках денег, оставляющих нерешенным вопрос об обеспечении их эффективного функционирования. И проявляется это в том «неумении делать деньги и хранить их», о котором в свое время говорил Кейнс. Достаточно сказать об исключительно низком уровне доверия к рублю (превращенному сегодня в некий симулякр иностранной валюты для внутреннего пользования) как средству сбережения. Проводится неудобоваримая денежно-кредитная и антиинфляционная политика, используются во многом нерациональные методы регулирования банковской системы. Но самым тревожным фактом является практически полное непонимание на всех уровнях власти, что такое состояние способно вызвать всеобщий крах. Приходится констатировать почти необъяснимый и невероятный факт: деньги, которые с незапамятных времен пронизывают все аспекты человеческой жизни, практически оказались социально неотрефлексированы. Так что большинство людей продолжает пребывать в ситуации сохраняющейся неопределенности в своих представлениях о них. Сумятица в воззрениях на проблему денег во многом определяет окрестности бездны, несущей в себе большой разрушительный потенциал — прямо как у Владимира Высоцкого: «…много горя над обрывом, а в обрыве — зла!» Дело в том, что на краю этой бездны вырастают мыслительные структуры, препятствующие образованию необходимых социальных и государственных институтов, но зато дающие пусковой механизм для разрастания нерациональных, социально убогих очагов власти, в том числе цинично называемых демократическими или народными. Отношение последних к деньгам всякий раз формируется на основе узкого горизонта их эгоистических устремлений, что весьма деструктивно для социальной жизни, поскольку подталкивает общество на разрушительный путь ущербных социальных экспериментов, заставляет его наступать на одни и те же псевдореформаторские грабли.

Даже в странах с так называемой развитой экономикой, которые в своем историческом движении сумели не только набить себе шишки, но и извлечь необходимые и полезные уроки, идеология денежной политики обладает минимумом социального бытия.

Одно из последствий примитивных трактовок природы денег — вульгарные политические концепции и популистские проекты решения сложных социальных проблем. Историческая память беспристрастно хранит однажды заведенный социальный шаблон, по которому такие проекты многократно реализовывались, заканчиваясь для любого общества самым плачевным образом. К сожалению, рассматривая противоречия, порожденные неадекватным механизмом функционирования денег (инфляция, коррупция, роскошь, нищета и т.д.), даже думающие люди могут достаточно легко впасть в заблуждение относительно действительных причин этих негативных явлений. А политические авантюристы получают возможность с легкостью, как это обычно бывает в истории, вновь навязать обществу опасные идеи решения различных социальных проблем посредством устранения денег, национализации банков или государственного регулирования цен. При этом, естественно, упускается из виду, что все социальные проблемы порождаются злоупотреблениями правом и властью. Эти злоупотребления (вписываясь в алгебру насилия и геометрию узурпации социальных прав, выстраиваемых в рамках гражданского общества) всегда обусловлены деятельностью различных монополистических образований и сопутствуют им. К этим образованиям, кстати, относится и любое государство.

Однако устранить злоупотребления правом посредством уничтожения самого права (одним из инструментов реализации которого являются деньги) просто невозможно. Тот, кто имеет ясное представление о том, как функционирует общество, даже не будет рассматривать вопрос об устранении социально неустранимого. Вместо этого он будет стремиться найти механизмы, позволяющие избежать или нейтрализовать негативные побочные эффекты от этих злоупотреблений и противодействовать монополистическим устремлениям отдельных лиц и социальных групп.

Понятно, что для подавляющего большинства людей в современном обществе одной из основных — лежащих на поверхности — причин, ограничивающих их возможности, оказывается величина доходов. Поэтому многие и возлагают главную вину за свое бедственное положение на деньги, рассматривая их в качестве источника налагаемых на них ограничений. Причем стремление устранить указанные ограничения часто представляется в виде желания добиться какой-то высшей справедливости, которую, однако, ждут от государства и надеются от него её получить. Но причина в этом случае путается со следствием. В значительной степени именно благодаря деятельности государства, а также других поддерживаемых им монополистических образований и социальных групп, указанная справедливость как раз и нарушается, а используемая форма денег превращается в фактор закабаления человека. Правда, в этом случае указанная форма рано или поздно обесценивается и перестает выполнять денежные функции, вызывая потребность в изменении деятельности политических и социальных институтов, способствуя такому изменению и восстановлению нарушенной системы социальных прав и свобод. Поэтому правильнее видеть в деньгах инструмент реализации и обеспечения свободной деятельности человека.

Для многих людей, привыкших видеть в деньгах главного виновника ограничения своих возможностей, это может показаться странным, но сущность денег расположена в той области, где открывается истина свободной человеческой деятельности и человеческого общения, где реализуется доверие как высшая ценность в отношениях между людьми: Fides Facit Fidem. Это положение раскрывается в моей кредитно-правовой теории денег. Я исхожу из того, что социальная необходимость появления денег заключалась не просто в обеспечении товарного обмена, она была вызвана потребностью формирования кредитных отношений между всё возрастающим числом относительно независимых и свободных экономических субъектов, характеризующих каждую новую стадию исторического развития человечества. Иными словами, деньги оказались нужны прежде всего для того, чтобы, обеспечивая условия человеческой свободы, раскрыть и расширить её социальные горизонты, реализовать творческое, разумное содержание индивидуальности, воплотить в жизнь основу социального развития. А глубинное основание этого развития заключается в том, что одни члены общества готовы вносить больший вклад в создание материальных и духовных благ, чем получают или могут получить в тот или иной конкретный период времени от других его членов. Общество всегда развивается на острие такой готовности к прагматическому альтруизму, сопровождающегося приращением индивидуальных усилий на пользу общего дела, реализуя себя в качестве сообщества кредитоспособных и платежеспособных субъектов. Без подобного рода альтруизма, наличия таких вкладов и кредитных отношений развитие человеческого общества оказывалось бы просто немыслимым. Естественно, что кредиторы общества должны наделяться особыми правами и привилегиями, включая право на получение тех или иных услуг от остальных участников общества в будущем. Одним из основных механизмов фиксации и последующей реализации указанного права и стали деньги, форма которых изменялась вместе с развитием цивилизации.

Эффективно функционирующие деньги представляют собой и условие, и механизм развития общества. Их форма и качество отражают сумму разновеликих и разнонаправленных сил, наиболее лаконично выражая суть происходящих в обществе преобразований, одновременно являясь и вектором, указывающим направление этих преобразований, и индикатором возникающих в их ходе социальных проблем.

Но как это ни странно, теоретическое представление о причинах возникновения социальной напряженности, а также о механизмах трансформации социально-политической и экономической реальности до сих пор формируется в значительной степени на основе ряда, мягко говоря, сомнительных положений экономических и социальных парадигм достаточно отдаленного прошлого. По существу, в новой ситуации мы имеем набор старых социальных рецептов. Так, одна часть политиков, экономистов и социологов, вырядившись в тогу либерализма, повторяет давно зазубренный (но не обязательно усвоенный) урок, что все решат рынок и частная собственность. Другие, облачившись в мантию сторонников социальной справедливости, аналогичным образом рассуждают о необходимости активного государственного вмешательства в экономику. При этом понятия «рынок» и «государство» наделяются какими-то мифическими божественными или дьявольскими свойствами в зависимости от угла зрения или занятой позиции в этом давно замшелом идеологическом споре так называемых индивидуалистов и коллективистов. Между тем, по сути, обе точки зрения представляют собой две стороны одной и той же старой монеты. Характерно, что в России многие представители так называемого коллективистского крыла вполне убедительно критикуют и обвиняют правительство в антиобщественной деятельности, в том, что именно государство несет основную вину за проведение незаконной приватизации, продажу национальных интересов и т.д. Но одновременно они же выступают за расширение роли государства, то есть за предоставление государственным чиновникам дополнительных или неограниченных полномочий, предлагая, таким образом, лечить подобное подобным, что, как правило, приводит к трудно излечимым последствиям. Конечным пунктом такого коллективистского врачевания может быть восстановление высшей и наиболее извращенной формы индивидуализма в виде тоталитарной и авторитарной власти, основанной на полицейских методах хозяйствования и на подавляющих всякую инициативу корыстных интересах бюрократии.

Не менее печальный результат может давать и приверженность радикально противоположным, на первый взгляд, идеям, которые составляют основу вульгарного либерализма. Дело в том, что его сторонники странным образом не замечают монополистических устремлений крупного бизнеса, заинтересованности новых «магнатов» в укреплении своего положения с помощью государственной власти. Более того, псевдолибералы выступают за сохранение за государством монополии на денежную эмиссию. При этом не учитывается тот факт, что государственное регулирование денежной массы всегда являлось грубым вмешательством в деятельность свободного рынка.

Отмечу в этой связи еще одно высказывание Кейнса, касавшееся уже Англии: «Половина ходячей мудрости наших государственных мужей берется из прописей, верных или хотя бы отчасти верных для своего времени, но день ото дня все меньше подходящих для наших дней». 5  Для современной России негативные результаты этой «ходячей мудрости наших государственных мужей» рельефно проявляются в денежно-кредитной политике, которая остро нуждается в существенной корректировке. 6 

В нашей стране особенно ощущается потребность в изменении сложившихся представлений о методах и целях денежной политики, о роли и значении банковских систем. Такое изменение — залог адекватного понимания условий социального развития, силы и слабости гражданского общества, явных и скрытых тенденций к тоталитаризму власти (как на национальном, так и на международном уровнях).

МЕТАФИЗИЧЕСКАЯ ОСНОВА
ГРАЖДАНСКОГО ОБЩЕСТВА
Нет, ребята, все не так,
Все не так ребята!
В. Высоцкий

Анализ процессов формирования и развития гражданского общества (как общества естественным образом формирующего систему прав и обязанностей своих членов) невозможен без понимания социальной природы денег и используемых денежных форм (или денежных инструментов), условий их появления и эффективного функционирования. С нашей точки зрения, исходными характеристиками гражданского общества должно считаться наличие относительно самостоятельных субъектов, обладающих частной собственностью (в основе которой всегда была и будет лежать собственность индивидов на свою рабочую силу), объединенных использованием единых инструментов фиксации своих прав и обязанностей при взаимодействии друг с другом. Речь идет о таком объединении, которое предполагает возможность структурирования индивидами универсальной и естественной системы своих прав и обязанностей, а также инструментов и форм координации своей социально-экономической деятельности, включая условия минимизации нанесения ущерба третьим лицам, причем относительно независимо от наличия тех или иных правовых норм, установленных государственной властью. Важнейшим условием и показателем такого взаимодействия и являются денежно-кредитные отношения, которые сопровождали исторический процесс формирования системы государственной власти.

Осознание данного факта требует, правда, пересмотра наших взглядов на саму природу денег и социальные причины их появления, понимания, что деньги не могли возникнуть без налаживания кредитных отношений между относительно свободными производителями и потребителями товаров и услуг. Без становления кредитных отношений, при которых одни члены общества вносят больший вклад, чем могут получить от других его участников на определенном отрезке времени, вообще невозможно социальное развитие. Но для формирования полномасштабных кредитных отношений кредиторам, естественно, требуются определенные гарантии их прав по отношению к другим членам общества (должникам). Эти гарантии и появились в виде денег, которые с самого начала являлись свидетельством естественного права на получение (в неопределенном будущем) их держателями (кредиторами) товаров и услуг от других членов общества, которые (выступая первоначально в роли должников) столь же естественно брали на себя соответствующие обязательства. Поэтому по своей сути деньги всегда представляли и представляют собой право, а не какой-либо товар. И это право с самого начала было основано на их кредитной природе. Форма, в которой это право количественно фиксируется, выражается, сохраняется и реализуется на практике и представляет собой форму денег. В процессе развития цивилизации деньги как выражение правовых отношений между кредиторами и должниками изменяли свою форму.

Заметим, что, как и любая другая институциональная форма, используемая форма денег на одних исторических этапах может способствовать, а на других — тормозить процесс социально-экономического развития, что и вызывает социальную потребность в ее замене. Однако новая форма денег окончательно утверждается и оказывается социально эффективной только в том случае, если она в полной мере исполняет все функции, характеризующие сущность денег и их кредитную природу. Общественное признание (хотя и неосознанное значительной частью общества) данного факта характеризуется наличием или отсутствием доверия, которым пользуется та или иная форма денег, что отражается в показателях ее обесценения. Причем поскольку деньги являются одним их основных элементов общей системы прав и обязанностей, определяющей социальную жизнь общества, наличие этих показателей свидетельствует об общей деформации указанной системы.

Важно в этой связи уточнить и само понятие общественного развития. Вообще, это понятие приобретает смысл только в случае, если оно отражает и выявляет точки приращения социальных связей. Как нам представляется, общественное развитие следует определить как процесс постоянного поиска, нахождения и воспроизводства адекватной системы прав и обязанностей в обществе. Адекватной эта система оказывается тогда и до тех пор, пока она способствует естественному расширению кредитных отношений в обществе. Только в этом случае обеспечиваются условия для раскрытия возможностей и способностей индивидов, что проявляется в расширении свободы их творчества, углублении разделения труда и одновременно в укреплении социальной интеграции, уровня социальной взаимозависимости и социального партнерства. Поскольку деньги представляют собой основной механизм организации и реализации кредитных отношений, определяющих систему естественных прав и обязанностей членов общества, то совершенствование формы денег, с одной стороны, свидетельствует о процессе общественного развития, а с другой — является конституирующим элементом этого развития. При этом любые попытки, прежде всего со стороны государственной власти, препятствовать адекватному изменению формы денег или возвратиться к использованию прежних денежных форм, свидетельствуют о торможении социального развития или о социальном регрессе.

Первоначально деньги выступали, вернее — имели видимость определенной товарной формы. Но и в такой форме деньги неправомерно смешивать с каким-либо товаром, а также вести их происхождение из простого товарообмена, чего, к сожалению, до сих пор не удается в полной мере осознать как российским, так и зарубежным исследователям. Если бы между людьми существовал только обмен товарами и услугами, то никакого расширенного их воспроизводства, никакого социально-экономического развития не происходило бы, и потребности в деньгах не возникло. Поэтому деньги могли появиться только в процессе развития кредитных отношений. Другое дело, что развитие этих отношений предполагало возможность и необходимость использования денег в качестве инструмента обмена. Превращаясь в важнейший элемент формируемой естественной системы прав и обязанностей между людьми, деньги стали объединять не только партнеров по конкретным экономическим трансакциям, но и так называемых «социальных анонимов», выступавших на самом деле в роли анонимных кредиторов. Последние чаще всего не имели друг о друге никакого представления, но косвенным образом оказывались связанными между собой посредством уходящих вглубь кредитных цепочек, отражаемых на поверхности в виде использования единых инструментов товарного обмена. Но именно благодаря своей кредитной основе эти инструменты обеспечивали возможность объединения социальных субъектов и в пространстве и во времени. Путем формирования и использования общей формы кредитных инструментов и инструментов обмена происходило признание (не всегда осознанное) различными членами общества своей потребности и зависимости от результатов деятельности друг друга, а следовательно, взаимное признание прав и обязанностей, включая право личной и частной собственности. Именно поэтому одним из основных показателей степени развития гражданского общества является характер, объемы и формы использования денег, включая уровень доверия к ним и то, насколько эффективно они выполняют все свои функции. При соблюдении этих условий степень монетизации экономики можно рассматривать в качестве индикатора социальной интеграции общества. И наоборот, показатели неэффективного функционирования денег, включая инфляцию и появление множественности слабо связанных между собой форм квази-денежных инструментов (например, талоны и спецраспределители), наличие бартера и т.д., свидетельствуют о подверженности общества высокому риску социального распада и социального регресса.

Таким образом, любая оценка условий и перспектив развития общества невозможна без анализа состояния, характера и возможностей реализации существующих денежно-кредитных отношений — этой метафизической основы гражданского общества (на понимании которой споткнулись все предшествующие социально-философские системы). Еще раз подчеркнем, что без наличия отношений, при которых одни члены общества выражают готовность вносить и реально вносят больший вклад в создание материальных и духовных благ, чем получают или могут получить в тот или иной конкретный период времени от других его членов, развитие человеческого общества немыслимо. Без этой кредитной матрицы оно не обошлось в прошлом, «непредставимо» в настоящем и невозможно в будущем. Именно становление кредитных отношений, реализуемых между независимыми социальными субъектами посредством денег, лежало в основе формирования в обществе системы естественных прав и обязанностей.

ДЕНЬГИ И ВЛАСТЬ
Вдоль дороги все не так,
А в конце — подавно…
В. Высоцкий

Деньги, как, впрочем, и власть — и в их «первородном», и в их естественно-легитимном значении — необходимо рассматривать в качестве производной от кредитных отношений. В последующем, правда, это значение было деформировано и скрыто за грудой наносных идеологических наслоений, образованных при посредстве различных властных структур.

Конечно, в рамках настоящего доклада подробно рассмотреть указанный вопрос не представляется возможным. Логично, однако, предположить, что именно больший по сравнению с другими людьми вклад в жизнеобеспечение и существование племени или рода позволил выделиться соответствующей группе вождей и старейшин, в результате чего формировалось некое подобие государственной власти. Но по мере расширение границ и размеров общества (объединения родов, племен, общин и т.п.), кредитная природа возникновения естественного права, закреплявшего статус представителей зарождавшейся государственной власти, стала почти невидимой и неразличимой. Дело в том, что произошло обезличивание власти, в том смысле, что не власть стала атрибутом конкретного человека как кредитора общества, а человек стал находиться при власти; не человек стал «красить место», а «место — человека». При этом не государство оказывалось кредитором общества, а общество — кредитором государства, ожидая, правда, от представителей власти исполнения определенных общественно полезных функций. Появление понятия «кредит доверия власти» в какой-то мере можно рассматривать в качестве подтверждения данного факта.

Несколько иная, но по своим последствиям схожая трансформация произошла и с деньгами как кредитным инструментом, который в процессе все более широкого использования должен был приобрести анонимный (обезличенный) по отношению к конкретному кредитору характер. Различные члены общества стремились, став обладателями денег или должности, обеспечивать себе права и привилегии, не прикладывая при этом особых усилий и не становясь кредиторами общества. Такое стремление, с одной стороны, усиливает конкуренцию в борьбе за власть и обладание деньгами, что нередко достаточно плачевно заканчивается для представителей первой и держателей вторых, а с другой — ведет к падению их авторитета. Оно всегда приводило и приводит к обесценению денег. Таким образом, в любом случае кредитная природа власти и денег дает о себе знать.

Подчеркивая кредитную природу денег и тот факт, что они не могли вырасти из простого товарообмена, мы, конечно, не хотим сказать, что их появление не способствовало развитию товарообменных отношений. Но сторонники традиционной точки зрения, выделяя в качестве основополагающей функции денег их функцию как средства обеспечения расчетов (обмена) и представляя появление денег в виде товара, пользовавшегося повышенным спросом, упускают из виду целый ряд факторов. Одним их наиболее очевидных является, например, то обстоятельство, что потребности производителей товаров, пользовавшихся повышенным спросом, по определению, должны были полностью удовлетворяться в результате обмена их продукции на все остальные товары, которые могли быть произведены их контрагентами при данном уровне развития товарного производства. Тот факт, что эти товары свободно обменивались на все другие, не означает, что они выполняли функции денег. Для того, чтобы стать деньгами, необходим был относительный избыток этих товаров, поскольку они должны были использоваться их потребителями не по назначению (не в соответствии с их потребительной стоимостью). Но в случае появления избытка таких товаров они бы уже не пользовались повышенным спросом и, следуя общепринятой логике рассуждений о появлении денег из простого товарообмена, не могли бы претендовать на статус денег. Вместе с тем если рассмотреть ситуацию с драгоценными металлами, которые действительно стали одной из первых форм денег, то в рамках простого товарообмена в принципе невозможно убедительно объяснить появление повышенного спроса на них как на товар.

При традиционном подходе остаются невыясненными достаточно много вопросов. В частности, почему у кого-то из наших давних предков вообще появилась идея поменять свой пригодный для индивидуального употребления товар, например, на такой практически бесполезный в то время для человеческой жизнедеятельности металл, каким являлось то же золото. Как этот металл вообще мог оказаться товаром, не говоря уже о том, чтобы стать таким товаром, который бы начал активно использоваться различными товаропроизводителями в обмен на результаты своей деятельности? В существующих сегодня трактовках роли и функции денег этот вопрос не раскрывается. И не раскрывается он потому, что в большинстве экономических теорий практически полностью игнорируется социальная природа денег, а в рамках социальных теорий недооценивается их кредитная сущность.

Если отбросить предположение, что всех людей вдруг внезапно осенила божественная (или дьявольская) идея использовать какой-либо товар в качестве денег (а не как товар), то следует признать, что потребность в деньгах не могла появиться в условиях простого товарообмена. Функции денег не мог начать выполнять ни один товар, обладавший вполне конкретной потребительной ценностью (стоимостью) и пользовавшийся повышенным спросом.

Как мы отметили, деньги, по сути, представляют собой право на получение товаров и услуг. При этом, во-первых, любое право всегда закреплено в определенную форму. Форма, в которой право на получение различных товаров и услуг фиксируется (сохраняется) и количественно определяется, а также форма осуществления его передачи (уступки), и определяют собой форму денег. Во-вторых, каждому праву должна соответствовать и обязанность. Отсутствие или грубое нарушение данного соответствия всегда приводит к тому, что само право либо не может быть реализовано в полном объеме, либо вовсе перестает существовать. В случае с деньгами возникновение их как инструмента реализации прав их обладателей на получение товаров и услуг должно было сопровождаться общественным признанием соответствующего вклада держателей денег в производство товаров и услуг. Такое общественное признание первоначально могло быть получено только в случае, если под эти инструменты имелась возможность получить кредит у производителей, чьи товары пользовались повышенным спросом, то есть благодаря кредитной природе денег и появлению кредитных отношений. Формой фиксации этих кредитных отношений, скорее всего, первоначально выступали определенные материальные атрибуты (как правило, в виде украшений), которые использовались также в качестве сакральных символов власти, указывавших на особые социальные права вождей племен, старейшин и т.п. Вместе с тем, сам факт возникновения кредитных отношений (когда производители товаров повышенного спроса вместо непосредственного обмена их на другие товары стали предоставлять их в кредит) способствовал росту цепочки этих отношений, а вместе с ними — развитию процесса разделения труда в обществе, следовательно, расширению масштабов и структуры товарного производства. Ведь тот, кто получал в кредит нужный ему товар (а не вынужден был менять его на собственную продукцию), сам теперь оказывался в состоянии предоставить кредит потребителям своего товара. Это обеспечивало возможность и вызвало потребность в росте кредитных инструментов, превращая производство бывших «сакральных атрибутов» в самостоятельную сферу деятельности. Естественно, что в рамках этого процесса образ самих «сакральных атрибутов» как кредитных инструментов претерпевал изменения, несколько девальвировался. Наряду с украшениями (производство которых сохранилось для наиболее крупных кредиторов и представителей власти) в качестве формы фиксации кредитных отношений стали в основном использоваться материалы для их производства. Среди них особую роль приобрели драгоценные металлы, которые, обладая такими свойствами как однородность, делимость без потери качества, сохранность, оказались наиболее пригодными для фиксации ставших количественно разнообразными прав различных кредиторов (меры стоимости), а также для их обмена. Таким образом, сакральные атрибуты власти, первоначально отражавшие общественное признание естественного права конкретных кредиторов, окончательно обрели денежную форму после того, как масштабы кредитных отношений в обществе существенно увеличились. Произошедший в итоге рост производства и появление новых товаров способствовали ускоренной реализации прав кредиторов. Это и проявилось в расширенном использовании кредитных инструментов в качестве инструментов товарообмена. В результате появилась общественная потребность в массовом производстве бывших «сакральных атрибутов». Поскольку производители данных атрибутов (имевших маргинальную потребительную стоимость) нуждались практически во всех продуктах, обладающих конкретными потребительскими качествами, это способствовало росту общих объемов товарного производства, как и дальнейшему спросу на кредитные инструменты, все более активно применявшиеся в процессе обмена. Этим и объясняется теоретическое «выведение» денег из простого товарообмена. Между тем, даже о товарной форме денег можно говорить лишь с большой натяжкой. Те же драгоценные металлы могли выполнять денежные функции только до тех пор, пока существенно не возросла потребность в них как в товаре, обладающем собственными потребительскими качествами; но главное — пока объемы и возможности производства товаров и услуг не потребовали значительного увеличения кредитных инструментов, выполняющих денежные функции. Поэтому деньги даже в своей товарной оболочке необходимо изначально рассматривать не как товар, а как форму кредитного инструмента, фиксирующего и определяющего своего рода естественные права его обладателей. За блеском золота, правда, эта кредитная природа денег длительное время скрывалась. Наглядным образом эта их природа вновь проявилась лишь относительно недавно — с появлением современных форм банковских денег. Но и сегодня многие не отдают себе отчета в том, что характерной особенностью денег является то обстоятельство, что их обладатели (если не учитывать получение денег в качестве подарка, наследства или в результате воровства) до момента их использования всегда выступают в роли кредиторов других членов общества. Классическим примером в этом смысле является отсутствие остро негативной реакции основной части российского общества на стремление правительства и Банка России (в виду крайне низкого уровня ответственности чиновников ЦБ РФ 7  слово «банк» в данном словосочетании постоянно хочется написать с маленькой буквы) к крупномасштабному наращиванию запасов иностранной валюты в виде валютных резервов и Стабилизационного фонда. Кстати, последний, либо по недомыслию, либо в целях дальнейшего идеологического затуманивания населения в денежно-кредитных вопросах скоро будет разделен на две части — Резервный фонд и Фонд национального благосостояния. Несмотря на заявленные цели формирования этих фондов, их предполагаемое использование отвечает интересам зарубежных государств, а не потребностям развития российского общества (способствуя превращению его в общество с ущербными денежно-кредитными отношениями, с нереализованными возможностями и правами граждан и с неоправданным доверием власти).

Все это лишний раз свидетельствует о том, как важно в полноценном гражданском обществе осознавать, что социальная необходимость появления денег заключалась не просто в обеспечении товарного обмена, а была вызвана потребностью формирования кредитных отношений между появлявшимися относительно независимыми экономическими субъектами. При простом товарообмене социально-экономического развития не происходит: закрепляется лишь сложившийся характер взаимосвязи и взаимоотношений между участниками общества. Только наличие кредитных отношений предполагает возможность роста объемов и изменения структуры товарного производства, дальнейшего разделения труда в обществе. Только в этом случае общество, развиваясь на собственной естественной основе, может переходить от своего старого качества к новому, осуществляя преобразования в собственном внутреннем строении без радикальных социальных потрясений. 8 

Заметим также, что отличительное внутреннее свойство самих денег заключается в том, что они могут эффективно функционировать только в обществе, где действуют свободные экономические субъекты, которые добровольно (а не по принуждению власти или насилия) вступают друг с другом в кредитные отношения, согласовывают свои интересы, права и обязанности. При возникновении принудительного производства и обмена результатами человеческой деятельности, осуществляемого под эгидой власти и посредством насилия, деньги обесцениваются и перестают функционировать. Поэтому деньги как основной механизм горизонтальной взаимосвязи членов гражданского общества и государство как политическая организация со своей властной вертикалью в определенном смысле являются и должны быть антагонистами. В то же время их самостоятельное существование (одновременно и взаимодополняющее, и ограничивающее возможные злоупотребления друг друга) можно считать залогом социально-экономического развития и общественной стабильности. Проблема, правда, в том, что представители государства, обладая монопольным правом на насилие, т.е. на организацию отношений, которые никак нельзя отнести к сфере добровольных и равноправных, склонны пренебрегать своей ответственностью перед обществом и злоупотреблять своими правами. В этом случае власть старается монополизировать денежную эмиссию и подчинить себе сферу денежно-кредитных отношений — как основу существования независимых от власти прав и свобод граждан. Аналогичным образом и те, кто добился своих прав, зафиксированных с помощью денег, в процессе конкурентной борьбы в рамках рыночных отношений, могут оказаться заинтересованными в сохранении своих позиций за счет устранения этих рыночных отношений с помощью насилия, в получении монопольных прав и привилегий. Если и те, и другие заходят в этом своем порыве слишком далеко, то уничтожается сама основа для функционирования денег — добровольные, равноправные отношения между независимыми социальными субъектами, как и относительная независимость (свобода) членов общества от государства.

Когда денежная власть оказывается в тех же руках, что и политическая, она перестает служить противовесом различным злоупотреблениям правом. Результатом является задавленное гражданское общество и возникновение тоталитарного государства. Последнее, правда, в конечном счете начинает противоречить интересам социальных структур и социальных субъектов, его образующих, что ведет к его распаду, также сопровождающемуся исключительно болезненными для общества явлениями.

ДЕМОНОПОЛИЗАЦИЯ
ДЕНЕЖНОЙ ЭМИССИИ
И ни церковь, ни кабак —
Ничего не свято!
В. Высоцкий

Концепция кредитной природы любой формы денег способствует осознанию того, что в нашей стране денежная эмиссия проводится неадекватно, во многом зависит от произвола и своенравной позиции государственных чиновников, что вызывает крайне негативные социальные последствия. 9  Становится очевидной потребность в принципиально ином подходе к формированию денежной массы в стране, в пересмотре нашего отношения к целям и функциям коммерческих банков, банковской системы в целом. Значение коммерческих банков заключается не просто в перераспределении временно свободных денежных ресурсов, а в активном участии в их формировании в процессе кредитной деятельности. Только в этом случае могут создаваться необходимые предпосылки для реализации всего имеющегося в стране потенциала экономического роста. Денежная эмиссия центрального банка должна быть нацелена на обеспечение кредитной эмиссии коммерческих банков, основываться на принципе артикуляции качества социокредитных отношений, способствовать их реальной активизации внутри страны. Его денежная политика обязана упрочивать социальное доверие в стране, а не превращаться в нечто производное от объемов поступающей в страну иностранной валюты.

Это предполагает отношение к банковским депозитам и, прежде всего, денежным средствам на расчетных и текущих счетах (денежным обязательствам коммерческих банков перед юридическими и физическими лицами) как к полноценным денежным инструментам, которые не должны практически ничем отличаться от наличных денег (они же — обязательства центрального банка. И те, и другие инструменты должны в полной мере выполнять все денежные функции, включая функцию сбережения. Это означает, что у добросовестных держателей средств на счетах в коммерческих банках они (в объеме выполняемых ими денежных функций) не должны пропадать даже в случае банкротства и/или ликвидации самих банков. Особо подчеркнем, что речь идет о сохранности средств в объеме выполняемых ими функций средства расчета, платежа и средства сбережения, а не «функции» извлечения дополнительного дохода в виде, например, процентов по депозитам. Это может быть достигнуто при наличии, во-первых, действительного (а не номинального) механизма рефинансирования коммерческих банков со стороны центрального банка, который гарантировал бы исполнение коммерческими банками своих текущих обязательств перед клиентами. Во-вторых, — системы страхования депозитов не только физических, но и юридических лиц. В-третьих, — отлаженного механизма ликвидации банков, при котором потери могут нести лишь собственники банков и те, кто рассчитывал получить дополнительные доходы от банковской деятельности (например, проценты по вкладам). Но средства клиентов банков (юридических и физических лиц) в размере внесенных ими вкладов или находящиеся на их расчетных (текущих) счетах (без учета начисленных процентов) не должны ни при каких условиях исчезать вместе с ликвидируемыми банками. Более того, они должны быть незамедлительно (в течение одного или двух дней, а не нескольких месяцев) предоставляться (возвращаться) в распоряжение клиентов банков. 10  При соблюдении этих условий, естественно, необходим жесткий контроль и надзор за деятельностью самих коммерческих банков (как для предотвращения возможных злоупотреблений с их стороны, так и в антиинфляционных целях). 11  И только при этих условиях указанный контроль может считаться оправданным и оказаться эффективным.

К сожалению, в нашей стране опрокидывание реальной системы сдержек и противовесов, которое во многом осуществляется посредством современного механизма государственного регулирования банковского сектора экономики, оборачивается процессом саморазрушения банковской системы. Это разрушение дирижируется чиновниками Банка России с их недальновидным подходом, проявляющимся как при подготовке нормативно-правовых актов, регулирующих кредитную деятельность, так и при осуществлении практических мер в области контроля и надзора за коммерческими банками. Используемый ими подход можно сравнить с кастрацией банковского организма и ликвидацией тем самым возможности полноценного кредитного оплодотворения экономики страны. Существенно затрудняются (а временами и уничтожаются) возможности наиболее эффективной самореализации индивидов и хозяйствующих субъектов, развития производств, отраслей и регионов страны. При этом банковская система продолжает пребывать в состоянии зазеркалья, характеризуется крайне низким уровнем доверия к ней, а следовательно, и к национальным деньгам, со стороны предприятий и населения.

У большинства россиян не вызывает сомнения тот факт, что российская банковская система и банковская система в ведущих странах мира отличаются друг от друга как небо и земля. Но пока главные отличия они видят лишь в количественно различной величине капитала российских и ведущих западных коммерческих банков. О несравнимо низких размерах капитала российских коммерческих банков нам постоянно твердят с экранов телевизоров, в газетах и журналах представители Банка России, правительственные чиновники, различные экономисты, зарубежные и доморощенные эксперты. Именно этим фактом пытаются объяснить большинство недостатков нашей банковской системы, ее неспособность предоставлять в достаточном объеме кредиты российским предприятиям и по низкой ставке процента. Исходя их этих посылок, в течение последних 13 лет неизменно принимаются меры по зачистке банковской системы от якобы нежизнеспособных мелких и средних банков. От них требуется либо нарастить капитал, либо объединиться с другими банками, либо стать филиалами более крупных банковских образований, либо прекратить свое существование, — и это несмотря на насущную потребность в их деятельности со стороны малого и среднего российского бизнеса.

При этом, как правило, умалчивается, что по количеству коммерческих банков Россия отстает и от США, и от стран ЕС, по меньшей мере, в семь раз, а если считать по числу банковских учреждений (включая филиалы банков) в расчете на миллион жителей, то это отставание будет примерно двадцатикратным. Если дополнительно учесть, что примерно 60 % всех российских банков сосредоточено в московском регионе, то можно понять, что недостаток банков для развития российской экономики является почти катастрофическим. Между тем нас уверяют, что в России слишком много коммерческих банков. При этом Банк России, основываясь на монопольных правах, которые ему предоставляет принятое с его же подачи законодательство, постоянно вводит дополнительные ограничения для создания новых коммерческих банков, а также применяет такие методы банковского регулирования, которые фактически лишают небольшие банки возможности заниматься реальной банковской деятельностью. Кстати, это содействует также формированию социальной среды, способствующей использованию банков криминальными структурами, тесно связанными с представителями государственной власти (включая чиновников Банка России), например, для неприкрытого воровства бюджетных денег и легализации полученных таким путем доходов. Когда «сливки сняты», указанные банки обвиняются в нарушении закона (например, об отмывании денег) и у них отбирается лицензия, что, как правило, ведет к потерям средств у законопослушных клиентов этих банков, а незаконопослушным часто позволяет спрятать «концы в воду». Факты недобросовестной деятельности ликвидированных банков используются для создания «правильного» общественного мнения по отношению к небольшим банкам, для обоснования необходимости введения новых ограничений и карательных санкций, применяемых к действующим банкам, толкающих их на грань банкротства, что, естественно, не проходит незамеченным для криминальных структур.

Заметим также, что, стимулируя сокращение числа действующих и ограничивая возможности создания новых банков, наш законодатель, исполняя заказ Банка России, установил показатель минимальной величины капитала для российских банков на уровне, который лишь относительно недавно был принят в странах ЕС, где недостатка в банковских учреждениях, в отличие от России, не ощущается. Введение указанной минимальной величины капитала не имеет никакого отношения к решению задачи появления российских банков с капиталом, соответствующим уровню крупнейших американских и европейских банков, но устраняет какую-либо возможность для создания банков в регионах страны, в которых в настоящее время коммерческие банки практически отсутствуют.

Главная проблема даже не в том, что Банк России и правительство прилагают усилия, направленные на «зачистку» российских коммерческих банков в условиях, когда экономика испытывает дефицит в разнообразных банковских услугах. Основной вред наносится тем, что ответственность за неудовлетворительное состояние нашей банковской системы перекладывается с Банка России на коммерческие банки. Тем самым от взора большинства наших граждан пытаются скрыть принципиальные различия в условиях функционирования российской банковской системы и банковских систем ведущих стран мира. А эти различия коренятся не в низких размерах капитала российских коммерческих банков, а напрямую определяются различным уровнем ответственности центральных банков ведущих стран мира и Банка России за результаты своей деятельности, за состояние экономики и стабильность банковских систем. Глубокие отличия существуют также в характере и формах взаимоотношений центральных банков с коммерческими банками в России и в ведущих странах мира. В результате мы имеем существенные качественные отличия в роли и функциях, которые выполняют коммерческие банки в России и за рубежом. Одним из главных показателей, характеризующих эти отличия, является тот факт, что коммерческие банки ведущих стран мира имеют возможность предоставлять кредиты реальному сектору экономики на сумму, которая примерно в 10 раз превышает величину их собственного капитала; а в России, благодаря ограничительным мерам центрального банка и его фактическому отказу от рефинансирования российских банков, последние могут кредитовать реальный сектор экономики в размере, который, в лучшем случае, только в 2–2,5 раза больше их собственного капитала. Если бы ясно осознавалось существо денег и реальные проблемы, которые стоят перед российской банковской системой, то вопрос о недостаточно высоких размерах капитала наших коммерческих банков отошел бы на десятый план.

С одной стороны, даже если бы размеры капитала российских и западных коммерческих банков оказались на одном уровне, то кредитные возможности российских банков, при современном характере их взаимоотношений с Банком России и используемых последним методов регулирования банковской деятельности, все равно были бы на несколько порядков ниже, чем у их зарубежных коллег. С другой стороны, даже при современном уровне капитализации российских коммерческих банков только изменение нормативной базы Банка России и реальное выполнение им функции кредитора коммерческих банков могло бы существенно расширить масштабы кредитования реального сектора экономики России, повысить ее инвестиционный потенциал, не говоря уже о повышении надежности банков. Тем самым происходило бы и увеличение капитализации самих банков (процесс, который торпедируется сейчас чиновниками Банка России, несмотря на все их уверения в обратном). При этом существующие малые и средние коммерческие банки могли бы реально обеспечить потребности малого и среднего бизнеса в кредитах, позволив ему подняться с колен, т.е. выйти из положения, в котором он оказался после 1994 г. — начала активной реализации политики Банка России по ликвидации малых и средних коммерческих банков. Если изменений в политике Банка России не произойдет, то все разговоры правительственных чиновников о необходимости изыскания средств для оказания финансовой поддержки малому и среднему бизнесу так и останутся пустой болтовней. Без указанных изменений все причитания об исключительно важной роли, которую играет малый и средний бизнес в экономике, в развитии демократии и стабилизации политической системы, можно сравнить со словами, которые, как правило, произносятся в адрес покойника.

Общий вывод из сказанного заключается в том, что перспективы развития российского общества будут оставаться достаточно туманными без решения концептуальной проблемы формирования и поддержания такого социального устройства, которое обеспечивает соответствие прав и обязанностей участников кредитных отношений, а также противодействует различным формам монополизации права и злоупотребления им. Для решения указанной проблемы важно обеспечить необходимый уровень разделения политической и денежной властей, что предполагает коренную перестройку методов и целей денежной политики, наших представлений о роли и функциях коммерческих банков, банковской системы в целом. Важно, наконец, уяснить, что государство, хотя ему, бесспорно, может и должна принадлежать весомая роль в обеспечении условий денежного обращения, никогда не являлось и не может рассматриваться в качестве источника денег для экономики. Необходимо осознать всю пагубность постоянно предпринимаемых властью попыток установить и утвердить государственную монополию на денежную эмиссию, подчинив себе сферу денежно-кредитных отношений и ликвидировав тем самым основу формирования независимой от властной вертикали системы прав и обязанностей в гражданском обществе. Когда государственная власть подавляет независимые денежно-кредитные отношения и банковскую систему, определяет размеры и структуру денежной эмиссии, то это означает, что она властвует, прикрывая свои лживые обещания и истинное ничтожество посредством деформации всей жизни общества и его отдельных членов, порождая нонсенс контроля над направлениями экономической деятельности индивидов и жесткой их регламентации. Такая ситуация, если ее вовремя не скорректировать, с неизбежностью подталкивает общество в пропасть тоталитаризма.

Владимир Мартыненко. Ахиллесова пята социально-экономической системы России